Интерес к русскому языку в сша резко падает

Автор: ·

Интерес к русскому языку в сша резко падает

Доктор наук Университета Джорджа Вашингтона Ричард Робин уже около 40 лет учит американских студентов русскому языку. Среди его выпускников — госслужащие, доктора, сотрудники и дипломаты разведслужб. В большинстве институтов США русский преподают по его книжке «Голоса».

— Как сейчас русский язык пользуется спросом у абитуриентов?

— У нас ужасная обстановка — по крайней мере, была сейчас, — по причине того, что интерес к русскому языку быстро падает. на данный момент рано сказать — последние события в Крыму смогут вернуть к нему интерес, но регистрация абитуриентов случится через 14 дней, и лишь тогда мы и заметим, какие конкретно у нас цифры. Последние два-три года была весьма маленькая запись; я постоянно пребывал в стадии паники, что мы собственную программу.

Программа интенсивного обучения на первом курсе — это восемь часов в неделю. В то время, когда в группе лишь пять человек — это уже громадная угроза. Декан не обожает, в то время, когда в любой группе меньше десяти человек. Мы, само собой разумеется, неизменно вели огромные рекламные программы, постеры везде: «Записывайтесь на русский язык, это всемирный язык, это не только политика, это глобальная культура».

Но это мало кого завлекает. Так как кто неприятель? Последними неприятелями были арабы, соперниками — китайцы, и эти языки побеждают .

Само собой разумеется, для студентов тут имеется определенные минусы: арабский — это все-таки десять языков; китайский — весьма тяжёлый, тяжелее, чем русский. Но кто бы записался на курс русского в наши дни? Холодной войны в далеком прошлом уже нет. на данный момент помой-му она возобновляется, и я могу сообщить с некоей долей цинизма, что нам это оказывает помощь; сбылась моя мечта (смеется. — РП).

Но результатов мы пока не знаем.

Обычная начинающая несколько на интенсиве — 12–15 человек. По окончании первого семестра из-за трудности языка мы постоянно теряли двух-четырех. В текущем году мы начали с девяти, а в то время, когда закончили — осталось лишь четверо. На простом обучении у нас раньше было три группы — сначала это человек 30–35.

В текущем году пошли сокращения — не связанные с языком либо всемирный политикой. Легко отечественный деканат совершил ошибку в расчетах бюджета приблизительно на $1,5 миллиона. Исходя из этого нас урезали на одну группу — сохраняем надежду, что благодаря Крыму она восстановится, но пока рано об этом сказать.

В случае если снова покажется масса студентов, — мы откроем эту группу и будем жить богато, но пока России нет на первых страницах газет (на данный момент — на первых экранах интернета), — у нас нет людей. Я этими цифрами живу.

— Как оценивается уровень владения языком?

— Национальная совокупность такая — это уровни от одного до пяти. «5» — это лишь носитель языка с высшим образованием и никаких «но». В отвлечённой совокупности вместо чисел — описания. «Пятерки» нет, по причине того, что это не требуется. «Четверка» — это distinguished. Обычный тест — как выгнать с работы работника.

В Америке имеется одна форма, в большинстве случаев звучит так: «Господин Асташенков, у меня имеется для вас важные новости. Мы нашли кое-какие расхождения в вашей денежной отчетности, и, опасаюсь, нам придется с вами расстаться. Тут кроме этого имеют место кое-какие юридические вопросы.

Я настоятельно советую вам обратиться к юристу, потому, что мы собираются решать их по суду». Таковой тон.

Как увольняют людей в Российской Федерации? Нужно быть на уровне distinguished, дабы это знать. «Артем, мы какое количество раз говорили на эту тему! И все равно ничего не осознаёшь! Можешь сам делать собственные выводы, но дабы твоей ноги тут на следующий день не было».

Маленькая культурная отличие. Никто до этого уровня в отвлечённой совокупности не доходит. Нужно пожить тут десять лет.

Уровень ниже — это superior. Говоришь на языке, тебя принимают как важного партнера по беседе, и это возможно каждая тематика. Отечественный с вами разговор на данный момент — на уровне superior.

Абстрактная тема, политика, защита точек зрения.

Еще ниже — advanced. Это отечественная цель в университете. Аренда квартиры, разбор бытовых неприятностей.

Лопнула труба — приводишь к сантехнику и растолковываешь все, возможно, на ломаном языке, но он тебя осознаёт, не зная британский и не имея опыта общения с чужестранцами.

Позже идет intermediate. Это отлично говорящий турист, что не прибегает к британскому и жестам.

У каждого уровня имеется вариант с плюсом и минусом. Intermediate-high значит, что ты уже на следующем уровне, но где-то в 30–40% случаев понижаешься на прошлый уровень. Я, к примеру, с distinguished время от времени падаю на superior.

Получается, у меня — superior-high.

Отечественный advanced — это европейский B2. Advanced-low и intermediate-high — это B1. Хороший intermediate — это A2, и без того потом.

— Как у студентов русского с трудоустройством?

— Тут история также не весьма радостная. Я тружусь в Университете Джорджа Вашингтона, это в столице. 51–55% студентов, каковые профилируются по русскому языку, находят работу по профессии. Это большая цифра.

В случае если забрать какой-нибудь второй университет (Ohio State либо еще что-нибудь такое) по русскому языку профилируется небольшое число студентов — 10–15 — в любое время. Из них по профессии приобретают работу, возможно, два человека. Все остальные идут в аспирантуру. С интернациональных взаимоотношений весьма популярно перепрофилироваться по юриспруденции, по причине того, что, как вы осознаёте, диплом по праву у нас сходу не взять.

Сперва необходимо окончить университет по неспециализированным предметам (в большинстве случаев это история, философия либо интернациональные отношения), а лишь позже — юридическая школа. Она проходит как аспирантура.

У меня почему-то многие студенты переходят в Public Health. Это о том, как снабжать сеть клиник по лечению СПИДа в Африке, к примеру. Еще они довольно часто перепрофилируются по вторым языкам. Весьма многие уходят в АНБ, начинают в том месте с русского и переходят на арабский.

Для того дабы иметь профессию, связанную русским, нужно иметь две вещи: во-первых, весьма хороший язык — большая часть отечественных студентов заканчивает с достаточным для работы уровнем, подобным европейскому B2, но кроме того с ним устроиться весьма не легко. А во-вторых, нужен еще какой-нибудь неповторимый навык, к примеру практика и теория преподавания языков, видеомонтаж и без того потом. Я, скажем, сам делаю тестовые задания — контрольные с вариантами ответов это само по себе мастерство.

В один момент монтирую видео, редактирую аудиоматериалы, делаю субтитры. Не знаю никого в собственной области, кто делал бы это все сам. Второй пример — одна моя выпускница, чемпионка в фигурном катании, которая трудилась с русскими тренерами в Нью-Йорке.

— Куда на данный момент идут ваши студенты на работу? Вы упомянули АНБ…

— на данный момент АНБ берет весьма многих, но отечественные студенты в том направлении не желают: ты в том направлении зашел и уже не выходишь. Все твои приятели лишь в том месте. Само собой разумеется, возможно иметь друзей вне АНБ, но тогда твои беседы будут весьма ограничены — о работе запрещено.

Многие трудятся некое время в Российской Федерации, довольно часто — в области неспециализированного здравоохранения, по причине того, что в Российской Федерации это была громадная неприятность — не знаю, как на данный момент. Довольно много было советников по тому, как осуществлять контроль различные инфекционные заболевания.

Весьма многие переходят на юридический факультет в аспирантуру в области интеллектуальной собственности, по причине того, что в Российской Федерации на данный момент это весьма богатая область. Но многие позже уходят в славистику, преподают язык, а для этого нужно иметь ученую степень. У меня на данный момент три студента заканчивают аспирантуру и будут трудиться докторами наук.

Это самый громадный подвиг — в то время, когда ты продуцируешь другого доктора наук. Но многие из данной области уходят. Русский язык — это дело любви.

А позже они определят, что нет работы. Уходят в коммерцию.

Многие уходят в Минобороны США. В том месте ты начинаешь с русского, а позже тебя. У меня была одна весьма одаренная студентка.

Отправилась в Минобороны, начала с русского, а перешла в отдел по контролю за наркотиками — в том месте никакого русского нет, это чисто канцелярская работа.

— В Госдепартамент идут?

— Да, но в том направлении попасть весьма тяжело. В том месте отдельные тесты. Они берут где-то 10% из тех, кто подает заявления. И также: начинаешь с русского, а тебя отправляют в Пакистан, дают второй язык (так случилось с одним моим втором).

В том месте все равно идет ротация. Три года в Пакистане, три года в Австралии, три года в Германии (это считается призом), три года в Уругвае либо Камеруне.

Языки в экзамене оцениваются различными баллами в зависимости от востребованности. Раньше русский был в топе вместе с арабским, китайским, урду и пушту. на данный момент, по-моему, из первого ранга русский убрали. Возможно, вернут благодаря Крыму. Это именуется «стратегические языки». Испанский, само собой разумеется, самый ненужный — из-за избытка.

И германский также.

 — И какие конкретно самые высокие карьерные успехи у ваших студентов?

— 30 лет назад я обучался вместе с сейчас уже бывшим американским послом в Российской Федерации Джоном Байерли. Что касается моих студентов… С дюжина сотрудников АНБ, еще больше — преподавателей и профессоров; один из них учит русскому сотрудников Минобороны, вторая написала соперничающий учебник «Начало». Еще у одной собственная школьная программа русского в Нью-Джерси. Два столичных обозревателя New York Times, сопродюсер русской версии «Улицы Сезам».

Одна выпускница в NASA, трудилась с русскими в Центре космических полетов имени Годдарда. Вторая в Лондоне консультант по русскому оружию. Имеется кроме того один священник РПЦ в Новой Англии.

 — Что студентам дается тяжелее всего?

— Само собой разумеется, сначала самое тяжёлое — это падежи. Но это зубрежка. А позже на третий год они определят, что в действительности самое тяжёлое — это вид глагола. Я неизменно их успокаиваю по поводу падежей: «Русские также делают неточности.

Попытайся поинтересоваться у русского: «Большое количество носок либо большое количество носков?» — начинают сомневаться». Но с видом глагола никакой русский ни при каких обстоятельствах не совершит ошибку.

Это то же самое, что для вас — артикли. Мы ни при каких обстоятельствах не ошибаемся в артиклях. Во временах глагола — возможно. Имеется необразованные американцы, каковые смогут сообщить: I have went. Кроме того мой декан, человек с высшим образованием, не осознаёт, как верно: he gave it to my friend and I либо he gave it to my friend and me. Само собой разумеется, верно «me«. А он говорит «I« — это гиперкоррекция.

Но дабы кто-то сообщил «a« вместо «the« — ни при каких обстоятельствах.

Кто в Российской Федерации сообщит: «Я буду сообщить»? А у нас — любой американский студент. Для них это самое тяжёлое. Неизменно: «Что я делал в Российской Федерации?

Ежедневно я поднялся в восемь часов».

 — А что несложнее всего?

— В русском языке нет ничего несложного. Но думаю, легче всего фонетика. Она не такая уж тяжёлая.

Несложнее, чем французская, где все гласные звуки похожи. Американцы, кстати, весьма редко подхватывают данный столичный говор, типа: «Я живу в Ма-аскве». Они этого не слышат.

Я это слышу, и, к сожалению, это у меня имеется.

— Имеется какие-то тонкости с языковыми стажировками?

 — В большинстве случаев студенты едут в Москву, Питер либо Владимир. в один раз я дал совет студенту обучаться во Владимире, по причине того, что в том месте не будет англоговорящих. Мы оба сожалели об этом, по причине того, что он не церковный человек, а в том месте одни церкви.

Раньше жили лишь в общаге, а на данный момент — в семьях. В случае если хорошая семья и в случае если студент готов рисковать и сказать глупости, он что-то приобретает. Но к сожалению, очень часто бывает следующее. Американец говорит на уровне «мне нужно кушать», «где туалет», «где кровать», «я ложусь дремать».

Русская семья готова задавать большое количество вопросов, на каковые он не может адекватно ответить. «Из-за чего у вас столько насилия?» «Из-за чего убивают детей в школах?» Они сходу знают, что бесед не будет. Мама-бабушка ведут себя нормально, сидят у телевизора, а студент идет в собственную помещение совершает нехорошее, что возможно сделать: открывает книгу совершает домашнее задание. Время от времени он возвращается с тем же языком, с которым приехал.

Но в случае если американец готов пойти на социальный риск, то через сына либо дочку он знакомится с целой кучей людей, начинается общение и он приобретает язык. Но в этот самый момент у нас громадная неприятность: в семидесятых годах, в то время, когда я тут обучался, американец — это была экзотика. Все прибегали с вопросами.

Я тысячу раз должен был растолковывать, из-за чего мы убиваем детей во Вьетнаме либо какое количество я буду получать. Имеется ли у меня машина и правда ли, что в Америке — целые свалки ветхих машин, каковые никто не перепродает. Само собой разумеется, это дает язык.

Но на данный момент из-за глобализации, интернета все знают об Америке. Вы смотрите отечественные фильмы. Ни на какие конкретно вопросы отвечать не нужно.

Американец больше не экзотика. Напротив, мы снова стали неприятелями, но не теми неприятелями, как на протяжении коммунизма, в то время, когда это не было настоящей неприязнью. Мы официально были неприятелями, но по-настоящему — приятелями.

А на данный момент мы кто? Мы — настоящие неприятели.

— Что дается не легко, а что легко в культурном замысле?

— Самая основная отличие, которую знают весьма поздно, это то, что мы, англосаксы, — народ холодный. Твоя неприятность — твоя, я не влезаю в душу. В Российской Федерации все влезают друг другу в душу. Время от времени это отлично: задаёшь вопросы, как дела — «ой, не хорошо, тот умирает, данный был уволен с работы». Американец ни при каких обстоятельствах не сообщит. Но могу привести и обратный пример. В молодости в Ленинграде у меня была знакомая.

Она вышла замуж и сходу начала изменять. Я об этом знал: и с кем она, и с кем он. Я молчал, не желал вмешиваться.

В то время, когда они оба выяснили, что я в курсе, оба стали на меня злиться: «Из-за чего ты мне не сообщил?» Дошло до того, что он задавал вопросы: «А из-за чего ты ей не сообщил о моей измене? Ты должен был сообщить!»

У нас ни при каких обстоятельствах не вмешиваются в индивидуальные дела. Это считается знаком громадного невежества. Эти культурные моменты — это самое тяжёлое. Что русская дружба — это тесная дружба. Если ты мой дорогой друг, то ты, в случае если необходимо, за меня погибнешь.

У нас неизменно имеется предел.

— Что из культуры «цепляет» студентов?

— Музыка. Я считаю, и мои студенты — также, что русский рок весьма динамичный. Русская попса — это кошмар, само собой разумеется. Но рок настоящий, хороший — это да. Барды завлекают, не смотря на то, что у вас бардами увлекаются лишь старики. А у нас студенты обожают. Но об этом мало тяжело сказать: в то время, когда я начал преподавать, мы со студентами дробили одну и ту же культуру, нам нравились одинаковые вещи.

А на данный момент тяжело сообщить — мне 63.

Студентам весьма нравится «Брат-2». «Русская тематика в Америке, как весьма интересно!» Русские в Чикаго, русские на Pennsylvania Turnpike (платное шоссе в Пенсильвании. — РП). Смешение двух культур, которое приводит к некоторому шоку.

В большинстве случаев я показываю студентам рок-видеоклипы, но тут поставил заглавную тему из «Оттепели» — они так впечатлились. Это копия отечественных Mad Men. СССР в хрущевское время. Я думал, им это будет скучно — чуть ли не 50 лет прошло — но им было очень интересно!

К моему громадному удивлению. Это все-таки мое поколение, я не забываю Хрущева — что это было. А для них это совсем чужой мир.

— Как вы сами стали учителем русского?

 — Во-первых, я — дитя холодной войны, на протяжении Карибского кризиса мне было 12. Тогда считалось, что в обязательном порядке нужно выучить русский язык. Первый — испанский, само собой разумеется. Это практически второй национальный язык, не смотря на то, что официально у нас нет национального языка. Испанский давался легко; я сделал вывод, что отправлюсь по его линии и, когда покажется возможность, перейду на русский.

Но в школах он преподается весьма редко — таких школ, возможно, 150 во всей стране. Так что я намерено поступил в Школу зарубежных языков и лингвистики Джорджтаунского университета — то же самое, что иняз. В большинстве случаев в университет у нас поступают, не зная, какая будет специальность.

Но в данной школе (ее на данный момент уже нет) я отправился сходу по линии русского. Учил два года интенсивно, приехал ко мне (в СССР) на летние направления, возвратился, закончил третий курс, четвертый и приехал уже на семестр в Ленинград. Тот язык, что у меня на данный момент, — приблизительно тот же, что был 40 лет назад, лишь с более современным словарным запасом.

Если ты у нас заканчиваешь университет с дипломом по русскому языку, ты — никто. Во-первых, плохо знаешь язык, нужно пожить в стране. Исходя из этого я взял в аспирантуре степень по славистике и сходу отыскал работу учителем русского, действительно, в Университете Нью-Мексико, где он никому не нужен.

В то время, когда заведующий кафедрой меня приглашал, он задал вопрос: «А ты сможешь жить в пустыне?» Я только что прожил год в Ленинграде в первой половине 70-ых годов двадцатого века — обнажённые полки, полный социализм, коммунизма еще нет и ни при каких обстоятельствах не будет. Ну, я и думаю: «В случае если смог прожить год в том месте, где голод и холод, почем мне пустыня?» Я был неправ, уволился в конце учебного года.

В Университет Джорджа Вашингтона попал совсем случайно, с улицы: зашел в основной корпус — оказалось, что имеется вакансия, еще не заявленная. Сперва внештатно, позже это перешло в Tenure Track. У учителей имеется три типа ставок: внештатная работа (ни при каких обстоятельствах не знаешь, будешь на следующий день трудиться либо нет); постоянная работа (тебя смогут выгнать с работы, в случае если нет достаточного количества студентов); и «тенюризация» (Tenure Track).

Это значит, что ты трудишься шесть лет, обязан публиковаться в громадном количестве, преподавательская нагрузка — легкая. Позже рабочая группа разглядывает твои работы и ты приобретаешь tenure. Это значит, что ты в университете — окончательно. У нас имеется на данный счет анекдот: «Вычеркните лишнее: гонорея, СПИД, герпес, тенюрованный доктор наук. Верный ответ — гонорея. От нее возможно избавиться». Tenure существует чтобы обезопасисть тебя политически.

Внезапно я стану ярым коммунистом — меня не смогут выгнать с работы. Ну, разве что в случае если я приду в аудиторию и сниму брюки.

Я приобрел данный статус еле-еле: публикаций было мало. Но я сделал учебник русского «Голоса» — самый популярный в Америке: у нас 70% рынка. Сам учебник не засчитывается как научная работа, но сыграла роль известность благодаря ему.

Я весьма радостен. Это мое любимое дело. Мой папа постоянно говорил: сделай собственный хобби собственной работой.

Что я и сделал. Единственное, что меня тревожит, это то, с чего я начал: у нас мало студентов.

Артем Асташенков

Случайная запись:

Вокруг учебников по русскому языку разразился скандал


Статьи по теме:

Метки: