Николай спешнев: важно понять – тогда будет диалог

Автор: ·

Николай спешнев: важно понять – тогда будет диалог

Это интервью с доктором наук восточного факультета, китаистом Николаем
Спешневым «Фонтанка» готовила к 80-летнему юбилею ученого — в августе 2011-го.
Но так оказалось, что оно стало последним в его жизни: 14 июня Николая
Алексеевича не стало. Перед вами – беседа с человеком, что был потомком
друга и петрашевца Достоевского Николая Спешнева, появился и вырос в Китае и
переводил для Хрущева, Горбачева и Брежнева. – Николай Алексеевич, поведайте, прошу вас, про Вашего прапрадеда –
Николая Александровича Спешнева. Мой прапрадед являлся членом кружка петрашевцев. Он был арестован совместно со всеми
участниками кружка, и равно как и все, был приговорен к смертной казни, которая в
последний момент, в то время, когда все уже находились на Семеновском плацу, была заменена на
10-летнюю каторгу. Мой дедушка не забывал его: дедушка появился в первой половине 70-ых годов XIX века, а прапрадед погиб
в 1882. Любопытно, что я в свое время дружил с внуком Достоевского, а мой прапрадед
был втором Достоевского. Еще моему предку принадлежал дом на Кирочной улице,
что позже отобрали, в то время, когда вынесли решение суда и лишили прапрадеда дворянского
звания. Но в данный дом не захожу – лишь время от времени наблюдаю на него, в то время, когда выясняюсь
рядом.

– Николай Алексеевич, Вы появились в Китае, в том месте же и
совершили собственный детство. Поведайте, как Вы были так на большом растоянии от
России? Это непростая история. Мой дедушка был армейским – полковником. По окончании получения
армейского образования во второй половине 90-ых годов XIX века он вызвался отправиться на Дальний Восток, что в те
времена было уникальностью – мало кто высказывал такое желание. Наряду с этим на Дальний
Восток он плыл на пароходе через Индийский океан, на котором он, кстати,
познакомился с моей бабушкой. Во Владивостоке он получил диплом Восточного институт по профессии «японский,
маньчжурский, китайский и тибетский языки». Так что, кроме технического
образования, которое он взял как армейский, он еще стал востоковедом. Это ему
помогло в какой-то степени в будущем. Дело в том, что, в то время, когда началась
революция 1917 года, он отправился к Колчаку, но, не добравшись до размещения
армий адмирала, попал по пути плен к красным. В том месте он пробыл какое-то время, а позже стало известно, что одному комиссару
требуется переводчик с японского, и мой дедушка снова отправился во Владивосток. В том месте он
мало поработал, а в первой половине 20-ых годов двадцатого века вся семья решила уехать в Харбин. Данный город в
то время был отчужденной территорией КВЖД, и в том месте дедушка начал преподавать русский
язык в местной гимназии. А его сын, другими словами мой папа, начал работать на
пограничной заставе. Позже дедушка перебрался в Пекин, а за ним – и мой папа, где
они жили с 1925 по 1947 годы, и где в первой половине 30-ых годов двадцатого века появился я. Наряду с этим ни мой дедушка, ни папа, ни я так и не стали гражданами Китая. Я кроме того
не забываю, что по окончании того, как японцы захватили Китай во второй половине 30-х годов двадцатого века, я ходил
с повязкой на руке с унизительной надписью: «Без гражданства».

А в Китае Вы получали образование русской школе либо китайской?

Сперва я год проучился во французском пансионе, изучая британский и
французский, а позже – в китайской. По большому счету, к русским, каковые знают китайский
язык, в том месте постоянно относились и относятся прекрасно: в Китае уважают людей, опытных
язык данной страны. Считается, что в случае если европеец его выучил, значит, он что-то
может и уважает эту страну, желает в ней жить. А потому, что мой папа, по всей видимости,
поразмыслил о моем будущем, то он дал меня в китайскую школу. Я был единственным русским в классе. А ведь в Пекине были и британская, и
французская, и германская, и русская православная школы. Но папа принял как раз
такое ответ. И я в восемь лет отправился в китайскую школу, где проучился до
окончания войны. Ушел я из нее в 1945 году, в то время, когда при советском консульстве была
создана русская школа, которая именовалась «Школа советских граждан при
генкосульстве СССР». Наряду с этим так оказалось, что я, завершив восьмой класс
китайской, отправился в пятый класс русской школы. на данный момент в Китае сделали фильм про меня, и в том месте мои бывшие товарищи по пекинской
школе вспоминают, что, согласно их точке зрения, я был в полной мере обычным китайцем. Но, в
отличие от местных обитателей, каковые являются интровертами, я был экстравертом,
так что меня довольно часто наказывали за экспрессивность, которая в том месте не
поощряется.
на данный момент китайцы кличут меня сделать фильм о Пекине моего детства,
по причине того, что они не знают о Пекине того времени то, что знаю я. – А в то время, когда Вы возвратились в СССР? Во второй половине 40-ых годов двадцатого века. Ехали, как на данный момент не забываю, на теплоходе «Гоголь» – через
Цусимский пролив до порта Находка. А уже оттуда в теплушках отправились на Урал и
осели в Оренбургской области в городе Новотроицке: дальше нас не разрешили войти. Деда скоро арестовали по обвинению в том, что он японский шпион, и больше мы
его не видели. Из-за чего японский? Дело в том, что по окончании того, как японцы захватили
Китай, он трудился какое-то время у них на радиостанции. В Ленинград я приехал благодаря родственникам: моя тетка была известным
советским оптиком, дядя – доктором наук МГУ. Помимо этого, о моем переходе хлопотал
академик Сергей Вавилов, что был тогда директором Оптического университета. И
позже, уже закрепившись в Ленинграде, я перетянул в том направлении и отца. – Задавать вопросы о том, из-за чего Вы решили поступать на восточный
факультет, возможно, не требуется… Он сам меня отыскал. Я еще школу оканчивал, а уже им тексты наговаривал. Кроме этого
до поступления я уже был переводчиком у первой группы китайских студентов,
каковые получали образование Горном университете – переводил им высшую математику и черчение,
сам ничего в этом не осознавая. Я по большому счету желал быть музыкантом, дирижером оркестра. Но позже я
на охоте покарябал себе палец, и уже ни на скрипке играться не имел возможности, ни на
фортепиано. Но, по всей видимости, все эти мои задатки перешли в педагогику – в итоге я
решил стать преподавателем и учёным. Могу заявить, что студенты меня обожают: занятия у меня нескучные. Многие
говорят, что они – как спектакль. Я так не считаю, но я стараюсь сделать лекции
по китайской фонетике радостным делом. Так как китайская фонетика – это ужаснейший
труд. В случае если нет слуха, то китаистом лучше не становиться – по крайней мере,
разговорный язык точно не освоишь. – Кроме преподавания, Вы еще переводили для первых лиц советского
страны. Поведайте, с кем Вам довелось встретиться. Первым влиятельным государственным служащим, для которого я переводил, был Никита
Сергеевич Хрущев. Это было в 1957, на студентов и Фестиваль молодёжи в Москве.
В том месте была китайская делегация, при которой я главенствовалпереводчиком. И на протяжении
торжества в Кремле одна из известных китайских актрис захотела пообщаться с
Хрущевым. Никита Сергеевич, которого я в большинстве случаев принимал по репортажам,
был весьма важным человеком, никакого «хи-хи» — «ха-ха». У них состоялся
весьма непринужденный и важный разговор. По окончании Хрущева я переводил для Брежнева, в то время, когда он еще был главой
Парламента. На протяжении одного из партийных съездов он приехал ко мне с
главой КНР Лю Шаоци. Брежнева я запомнил радостным и энергичным. На мой
взор, данный Брежнев, и тот, что был позже генсеком, – совсем различные
люди. Больше всего, само собой разумеется, мне повезло с Горбачевым: с ним и Раисой Максимовной
мы были и в Китае, и на Тайване. В Китае – в 1989, я тогда по большей части переводил
для Раисы Максимовны, а на Тайване – в 1994, куда они приехали по приглашению
местного предпринимателя. И в том месте мы совершили 5 дней, в течение которых я трудился один
– без ассистента. А ведь не напрасно говорят, что синхронист обязан 20 мин.
переводить и 40 мин. отдыхать. Было весьма сложно:  кроме того на протяжении праздничных
обедов, в то время, когда все люди ели, я не успевал кроме того закусить – необходимо было все время
переводить. Но больше всего мне нравилось трудиться с отечественными театрами, каковые
гастролировали в Китае. Я редактировал переводы Чехова, Островского на китайский
язык и делал слайды, на которых писал текст, дабы китайские зрители имели возможность
прочесть текст. Прекрасно знал Олега Ефремова, Кирилла Лаврова. – А как по большому счету китайцы относились и относятся к русским? Им необходимо растолковывать, что они – интроверты, а мы – экстраверты, и нам не требуется
удивляться, что они такие, а мы такие. Для них отечественная экстравертность – это
грубость, исходя из этого первое, что про нас пишут, это «неотёсанные». Еще говорят, что мы
не держим слова. А для них китаец, что не сдержал слова и утратил собственный
реноме, – это трагедия, он может пойти и наложить на себя руки. Исходя из этого если ты
ведешь с китайцем переговоры, то покинь ему форточку для отступления, дабы он
не был в тупике. Основное – не оправдывать какие-то неотёсанные вещи, но пробовать осознать
представителя второй цивилизации. Принципиально важно как раз осознать – тогда будет диалог! А
если не желаешь осознавать, то тогда диалога не будет. Разговаривал Андрей Захаров, «Фонтанка.ру»

Случайная запись:

Разведопрос: Егор Яковлев о главной монархической книге про Николая II


Статьи по теме:

Метки: