Родители жалуются на лень и алчность китайской молодежи

Родители жалуются на лень и алчность китайской молодежи

В 2004 году, лишь прилетев в Пекин, я сразу же был приглашен делать выводы конкурс по английскому для старшеклассников. Со мной совместно в жюри сидели две преподавательницы социологии из Университета Цинхуа – обаятельные и циничные женщины средних лет. Выслушав очередное выступление конкурсанта о том, что Китай был беден, а сейчас богат и могуч, я увидел одной из них, что дети выглядят мало зажатыми.

«Они же ничего не знают! – зашипела она. – Никто из этого поколения не воображает себе, как живут люди. Они все сломанные».

За последние восемь лет я много раз слышал подобные высказывания. Это любимая тема китайской прессы. Причем молодежи достается и справа, и слева.

Скажем, в январе этого года журналист и отставной генерал Ло Юань (Luo Yuan), стоящий на ультра-патриотических позициях, назвал ее ментально и физически ущербной. «Женственных среди них большое количество, мужественных — мало, — заявил он. – Они бесхарактерны, нерешительны и к тому же не сильный физически, как же они смогут брать на себя важную ответственность?» В один момент социальный критик и писатель Мужун Сюэцунь (Murong Xuecun) обрушился на молодежь в американском издании Foreign Policy. «До ожирения обожравшееся гамбургерами с “Кока-колой” [ …] молодое поколение верит лишь официальным объявлениям. Многие его представители каждые попытки спорить с официальной линией ересью. Им неинтересно разбираться в подробностях».

Во всем этом имеется определенная часть истины. По окончании собственного приезда в Китай я, как и большая часть экспатов, некое время трудился преподавателем, перед тем как отыскал редактора и работу журналиста. в один раз мне было нужно насильно извлекать из класса 19-летнего парня, что начал буйствовать, бить кулаками по полу и отказался уходить по хорошей воле.

Утверждения Мужуна о том, что молодежь, не думая, проглатывает правительственную пропаганду, выглядят неубедительно в эру, в которую доверие к властям подорвано соцсетями, но что стоит за словами Ло осознать нетрудно. Как ни забавно, в особенности пухлыми выглядят дети армейских. Учителя старшей школы при военной базе при мне говорили, что их дубоголовые подопечные «похожи на жирные, трясущиеся пенисы», и спорили о том, кто из школьников больше «напоминает сардельку».

«Продуктовые» метафоры в принципе очень свойственны для данной темы. Китайцы старших поколений, как словно бы, обижаются: «Из-за чего им все так легко достается, в случае если нам приходилось так тяжело?» Основной мишенью для критики помогают так именуемые балинхоу – юные люди, рожденные по окончании 1980 года, не знавшие нормирования продовольствия и росшие уже во время «открытости и реформ».

Необходимо заметить, что я говорю о муниципальном среднем классе, что воспринимается китайскими СМИ как воплощение потребительства. Главная масса критических выпадов имеет мало отношения к настоящим недочётам молодежи, но является явным указанием на зияющую и беспрецедентную пропасть между молодыми китайскими их родителями и горожанами.

26-летняя аспирантка Чжан Цзюнь (Zhang Jun) охарактеризовала обстановку так: «Это необыкновенный разрыв между поколениями. Это разрыв в сокровищах, в благосостоянии, в образовании, в моделях взаимоотношений, в информированности». 30-летняя журналистка Линь Мэйлянь (Lin Meilian), открыто признает: «У нас матерью нет ничего общего. Нам не о чем с ней сказать.

Она не осознаёт, из-за чего я выбрала такую жизнь».

Очевидно, такое положение дел не уникально. Но большая часть государств все же может похвалиться гораздо большей межпоколенческой преемственностью. Моя молодость в Манчестере 1990-х годов отличалась от молодости моих своих родителей в Сидней и Бристоль 1960-х годов, так сообщить, количественно, а не как следует. Но родители поколения китайцев, появившихся в 1980-е годы, (рожденные, соответственно, между 1950 и 1965 годами) выросли в сельском, маоистском мире, совсем не похожем на мир, в котором живут их дети.

Во времена их молодости было по одному телефону на деревню, университеты были закрыты, а работа предписывалась сверху. Представьте себе замешательство и дезориентацию многих западных своих родителей, в то время, когда речь заходит об его роли и интернете в жизни их детей, и прибавьте к этому совершенно верно такие же неприятности около брака, карьерного выбора и студенческой жизни, и вам частично станет ясно положение дел в Китае. Людям, в двадцать с маленьким лет трудившимся в отдаленных колхозах, приходится иметь дело с поколением, для которого норма судьбы – это торговые комплексы, айфоны и свидания вслепую.

Китайцы из старших поколений, в особенности те, кому на данный момент 50-60 лет, довольно часто выглядят иммигрантами в собственной стране. Они так же дезориентированы, так же не совсем знают нравы и социальные нормы, так же склонны замыкаться в маленьких группах. В случае если сказать об отношениях с детьми, то эти люди напоминают мне своих родителей тех индийских и бангладешских ребят, с которыми я рос совместно. Они так же пробуют рекомендовать детям, как делать выбор в ситуации, в которой они сами ни при каких обстоятельствах не были.

Причем, как ни необычно, расстояние между деревней в Бангладеш и пригородом Манчестера выглядит кроме того меньше, чем между сельским Китаем 1970-х годов и современным Пекином.

У иммигрантов обычно имеется стабильный комплект принесенных из родной культуры сокровищ – религиозных либо культурных, — на каковые возможно опираться. Но у детей китайской Культурной революции нет таковой опоры. В юные годы и в молодости они верили в революционный маоизм 1960-х и 1970-х годов, позже, в конце 1970-х им заявили, что все, чему их учили, было страшной неточностью.

После этого им скормили мало социализма, с совершенствами которого сразу же вступила в несоответствие погоня за достатком, а позже в 1980-х годах к этому прибавились зачатки либеральной контркультуры, каковые, но, скоро были задушены событиями на площади Тяньаньмэнь. После этого на сцену опять вышли те самые классические сокровища, каковые в 1960-х и 1970-х годах считались «контрреволюционными» — власти торопливо смахнули с них пыль и внесли предложение их обществу как новую базу.

Молодежь ругают за материализм, но для своих родителей именно он остается основной системой ценностей, поскольку для их поколения единственным надежным источником безопасности остаются деньги. Деньги — либо, по крайней мере, грезы о деньгах — ни при каких обстоятельствах их не покидали. «Китайцы обожают деньги, — отмечает аспирантка Чжан, — по причине того, что у денег нет прошлого».

аморальное отношение и Холодное старшего поколения, пережившего «золотую лихорадку» бандитского капитализма, к вопросам дохода время от времени шокирует его детей. Наживший миллиарды в строительном бизнесе альпинист и поэт Хуан Нубо (Huang Nubo), которому на данный момент немногим больше пятидесяти, — один из тех немногих, кто готов сказать об этом в открытую. В собственном интервью китайскому изданию Caixin он объявил, что «экология общества уничтожена».

Но Хуан – неповторимое явление, к тому же его страхует его достаток. В большинстве случаев же китайских своих родителей именно тревожит, что их дети не хватает стремятся разбогатеть.

В случае если иммигранты грезят, что их дети станут докторами, юристами либо университетскими учителями, то амбиции китайцев на родине связаны с совсем вторыми занятиями. Докторам не хорошо платят, и они большое количество трудятся. К тому же эта профессия непопулярна из-за коррупции и хаоса в медицинской совокупности.

Юристы вынуждены использоваться к капризам неизменно изменяющегося права. В университетах платят гроши, и учители вынуждены подрабатывать в других местах. Для китайских своих родителей приоритетны не опытные удачи и не публичная значимость, а гарантии и деньги будущего.

И им все равно, какими дорогами дети будут получать и того, и другого.

Чжан – перспективный юный ученый. Она систематично посещает конференции и дипломатические мероприятия большого уровня. Недаром она была единственным моим собеседником, попросившим меня применять псевдоним, дабы ее имя не выплыло при поиске в сети. Наряду с этим она говорит: «Моя мать не осознаёт, для чего я всем этим занимаюсь, в случае если это не приносит “бонусов”. Прошедший новый год я праздновала дома, и в том месте был мой двоюродный брат.

Он трудится фармпредставителем – договаривается с докторами, делится с ними доходами и реализовывает поликлиникам поддельные препараты (либо настоящие, но по завышенным стоимостям). Моя мама просто не замолкала: “Из-за чего бы тебе не поработать в том месте же, где он? Он столько получает!” Она осознаёт, чем он занимается, но не видит, что с этим не так».

Китайские родители вкладывают деньги в образование детей, но не прочь наряду с этим «срезать угол». Само собой разумеется, мало кто может позволить себе поступить, как семейство сырьевых миллиардеров, к у которого в собствености один мой знакомый: в то время, когда он не смог поступить в Университет Цинхуа, родные приобрели ему гражданство Доминиканской Республики, и он отправился в данный ВУЗ как «зарубежный студент» — благо для этого достаточно обучение. Но многие поступают, как мать Чжан, которая давала преподавателям взятки, дабы они сажали ее дочь за первую парту, и она не терялась среди 50-60 одноклассников.

В Китае до тех пор пока еще возможно выстроить карьеру на собственных заслугах, не смотря на то, что это делается все сложнее, поскольку обладатели связей и денег медлено разрушают социальные лифты. Заберём такую область, как мастерство. За участие в танцевальном конкурсе национального уровня необходимо заплатить 20 000- 30 000 юаней.

Это приблизительно 3 000-5 000 американских долларов, а средний доход жителя в стране образовывает приблизительно 500 долларов в месяц.

«Победителя выбирают по таланту. Но дабы твою кандидатуру разглядели, нужно заплатить судьям. Исходя из этого девушки вынуждены или надеяться на собственных папочек, или искать себе новых “папочек”», — растолковывает 21-летняя танцовщица. В одной из ведущих консерваторий страны, вырастившей много известных музыкантов, сейчас студентам приходится платить директору за дополнительные занятия по 5 000 юаней за курс.

В то время, когда все готовы играться грязно, кроме того у самых честных своих родителей фактически не остается выбора, и многие в итоге жертвуют своим идеализмом для будущего детей. «Мы воспитывали их неприспособленными к миру. Мы учили их совершенствам, каковые нам внушали. Это было проявлением необычной невинности, но сейчас все гонятся за вещами, каковые мы не привыкли ценить.

Нас учили помогать обществу, их сейчас учат прямо противоположному — заботиться о себе любыми средствами. Больше никто не говорит об идеях и о свободе», – говорит Хань Сучжэнь (Han Suzhen), 57-летняя бывшая школьная учительница.

Как это в большинстве случаев и бывало в истории Китая, на данный момент самая привлекательной считается работа государственного служащего. Официально, чиновничьи зарплаты малы, но кроме того небольшой пост в бессчётных последовательностях бюрократии свидетельствует преимущества и пожизненные обеспечения занятости. Это именуют «металлической чашкой риса».

Посты среднего уровня открывают возможности для махинаций и взяточничества. «Мой кузен-“наркоторговец” никак от меня не отстанет: “Из-за чего ты не желаешь пойти в госслужащие? Тогда я сообщил бы партнерам, что у меня имеется родственница-чиновница, и мы с тобой имели возможность бы подзаработать”», — говорила мне Чжан.

Второе место по престижности занимают рабочие места в национальных фирмах – к примеру, в нефтяном гиганте Sinopec либо «громадной четверке» банков. Это также тичжинэй, «работа в совокупности», с щедрыми ассигнованиями на служебные затраты, социальной защищенностью и – начиная с определенного уровня – регулярными «откатами». Соответственно, за нее приходится платить или деньгами, или гуаньси (этим словом в Китае обозначают влияние, обмен одолжениями и непотизм).

На начальной стадии в этих структурах нереально обойтись без помощи своих родителей. Попавший в декабре в интернет перечень кандидатов на низовую должность в провинциальной государственной компании содержал сведения о самые влиятельных родственниках каждого претендента.

Но, не каждый пост возможно приобрести. 25-летний красивый мужчина Ли Сян (Li Xiang) на данный момент проходит собеседования и проверки, дабы стать государственным служащим центрального аппарата. «Мне это тяжело, по причине того, что мои родители также трудятся на центральный аппарат, — говорит он. — Существует правило, запрещающее трудиться в одном управлении с ближайшими родственниками. Совокупность приема на работу тут намного чище, чем на местах и в госкомпаниях.

Ко мне нельзя попасть за деньги либо посредством связей».

За стейком, стоившим 400 юаней, он поведал мне о недостатках и преимуществах собственного шага. «Мне будут платить меньше — вместо 10 000 юаней около 6 000 по окончании налогов. Первые год либо два будут испытательным сроком, на 70% от данной ставки. Но поликлиники для государственныхы служащих – особенно для государственныхы служащих центрального аппарата — лучшие в стране. Работа гарантированная, с хорошей социальной защищенностью.

К тому же я вправду желаю послужить народу. Исходя из этого я и решил стать консультантом при Народном политическом консультативном совете Китая [китайском марионеточном парламенте]. Мои родители так на меня разозлились, в то время, когда я им сообщил!

Они кричали, что я иду на пост, которая не дает влияния».

Как и Ли, многие представители рожденных в 1980-е желают помогать вторым, не обращая внимания на то, что их поколение пользуется славой жадных материалистов. Уровень добровольческой активности на данный момент выше, чем в то время, когда бы то ни было, не смотря на то, что заметно ниже, чем на Западе. молодые и Студенты «белые воротнички» основывают НКО.

Но для их своих родителей слово «благотворительность» часто звучит как ругательство. «У одного моего приятеля больная супруга и мало денег, — говорит аспирантка Чжан. – в один раз я желала дать ему 500 юаней. До тех пор пока я стояла и его ожидала, у меня в голове как словно бы звучал голос матери, именовавшей меня дурой. Любой раз, в то время, когда я даю кому-то деньги, я ощущаю себя так, как словно бы меня обманывают».

Второй мой собеседник увидел: «В случае если я говорю маме, что дал кому-то денег, она меня ругает, по причине того, что у меня до тех пор пока кроме того нет собственной квартиры».

У своих родителей, которым движение истории не разрешил воплотить собственные грезы в судьбу, постоянно существует огромное искушение направить детей на тот путь, по которому не смогли пройти они сами. В то время, когда я познакомился с Ло Цзинцин (Luo Jingqing) ее ореол и уверенные манеры легкой усталости от мира вынудили меня поразмыслить, что она старше собственных 24 лет. Мы побеседовали с ней за обедом в Element Fresh.

Рестораны данной респектабельной сети, появившейся в Шанхае, пользуются популярностью у молодых специалистов наподобие нее.

«Моя мама постоянно стремилась к опытному успеху, — поведала она мне. – Она отправилась в языковую школу, дабы ее не отправили в деревню [в рамках длившейся с 1950-х по 1970-е годы маоистской политики отправки “грамотном молодежи” из городов в колхозы]. Единственной альтернативой этому было разве что завербоваться в армию. Позднее она смогла попасть в университет, в то время, когда их опять открыли, а взяв диплом, была направлена трудиться в японское консульство.

В то время, когда ей было 27 лет, она познакомилась с моим отцом. Он утвержает, что они поженились, по причине того, что она забеременела. на данный момент они в разводе».

«Она постоянно говорила мне, что я уничтожила ее жизнь, — продолжила Ло. – Она сказала мне, дабы я не заводила детей, по причине того, что они все портят. Она сказала мне, что беременность погубила ее карьеру, что из-за меня ее жизнь зашла в тупик и она была привязанной к моему отцу. Все это я слышала, сколько себя не забываю.

Нелепо, правда?» Ло засмеялась, как в большинстве случаев смеются люди, говоря о некогда пережитых кошмарах: «В сущности, она просто хотела, дабы я была ей – таковой, какой она так и не смогла стать. Она желала быть доктором – и пробовала сделать доктора из меня. Я не забываю, как орала на нее: “Я не то, чем ты меня желаешь видеть, и ни при каких обстоятельствах этим не буду”».

Противостоять родителям для китайцев тяжело. Как ни необычно, одна из идей, каковые Китай пронес через все годы хаоса, – это представление об огромном долге детей перед родителями, самый четко выраженное в конфуцианской философии, но и без нее внушаемое тысячами поговорок, притч и присказок. «Почтительность к родителям – корень всех добродетелей», — учит одно изречение. «Обожай то, что обожают родители, уважай то, что они уважают», — наставляет второе. Особенно это бремя давит на дочерей.

Так, скажем, в одно обычном управлении по нравственности, выпущенном в 1935 году конфуцианской националистической организацией, утверждается, что «дамы рождаются с этическим долгом, поскольку наносят ущерб семье. Исходя из этого цель их жизни – оплатить данный долг».

Очевидно, неблагодарных детей не уважают ни в одной культуре, но на современном Западе тяжело себе представить, что национальная пресса будет наперебой восхвалять университетского декана, возвратившегося в родную деревню, дабы мыть ноги собственной матери, либо что школьников будут заставлять на коленях благодарить своих родителей. Почтение к старшим в Китае установлено законодательно: за отказ поддерживать старых своих родителей возможно взять срок заключения (но, как и большая часть китайских законов, не приносящих прямую пользу стране, эта норма используется только редко). Была кроме того мысль сделать посещение своих родителей необходимым.

Наряду с этим действительность ни при каких обстоятельствах полностью не соответствовала конфуцианской идеологии. В китайском языке возможно отыскать большой выбор идиом, показывающих на сыновнюю непочтительность, к примеру, «лицемер — это тот, кто пренебрегает родителями при жизни, но устраивает им богатые похороны». И в действительности, старики довольно часто выясняются закинутыми и ими часто пренебрегают.

По соседству в процветающей Южной Корее с ее старейшей в мире постоянной традицией конфуцианской культуры старики довольно часто вынуждены трудиться, причем они намного беднее и в четыре раза чаще совершают самоубийства, чем в принципе склонная к суициду корейская молодежь. Уровень суицидов среди пожилых китайцев не очень сильно отстает от корейского и за последнее десятилетие троекратно увеличился. Но не обращая внимания на это, и в Корее, и в Китае неповиновение родителям теоретически считается самым нехорошим из всех вероятных грехов.

Родительская власть часто утверждается палкой. Мелким детям довольно часто угрожают «прибить насмерть». В случае если на Западе появилась шумиха около образа «матери-тигрицы» из пресловутой книги Эми Чуа (Amy Chua), то китайские СМИ с радостью чествуют «отца-волка» — предпринимателя из Гуанчжоу Сяо Байю (Xiao Baiyou), выпустившего в 2011 году книгу, которая исходно именовалась «Как загнать детей битьем в Пекинский университет» («Beat Them into Peking University»).

В ней он хвастается установленной им в семье воздухом тоталитарного садизма. В частности он самодовольно говорит, как бил детей за случайные проступки и не давал им играться и заводить друзей. Во французском ресторане в Пекине аспирантка Чжан продемонстрировала мне заметные кроме того через чулки долгие белые следы на собственных ногах. «Вот так меня порола мать в юные годы», — растолковала она.

Демографические факторы дополнительно усиливают давление семьи. Некогда бремя родительских ожиданий распределялось между несколькими детьми. Но «политика одного ребенка» перевоплотила поколение рожденных в 1980-х в подножие перевернутой пирамиды. Посильнее всего это ударило по более-менее процветающему муниципальному среднему классу.

В сёлах домашнее планирование было относительно не сильный, исходя из этого у многих людей, которым на данный момент двадцать-тридцать лет, имеется минимум один брат либо сестра. Богатые, со своей стороны, имели возможность позволить себе заплатить штраф за второго, в противном случае и за третьего ребенка – не смотря на то, что обычно между детьми в следствии получалась громадная отличие в возрасте.

Но в среде молодых «белых воротничков» любая пара вынуждена поддерживать по две пары стареющих своих родителей, плюс время от времени еще и дедушек с бабушками. А вдруг учесть, что совокупность соцзащиты в Китае возможно назвать в лучшем случае ненадежной, родители разглядывают детей, как страховку на старость.

Неудивительно, что заметнее всего это проявляется в приобретении недвижимости. Лишь меньшинство может позволить себе приобрести квартиру, но делается это в большинстве случаев в юности — в среднем в 27 лет. Трудовые мигранты из сельской местности, строящие новые жилые комплексы, ни при каких обстоятельствах не смогут в них жить, но у многих известных мне «белых воротничков» на третьем десятке имеется личные квартиры в Пекине, стоящие в среднем от 1 миллиона до 3 миллионов юаней и приобретённые при доходе от 5 000 до 10 000 юаней в месяц.

Средства на это дают родители. Довольно часто они вкладывают в это все собственные накопления, занимают деньги у друзей и родных, время от времени кроме того залезают в долги к нелегальным банкам. Данный процесс усилился по окончании экономического кризиса 2008 года, в то время, когда фондовый рынок упал, но недвижимость продолжила цениться .

Мания владения жильем охватила оба поколения: в среде муниципального среднего класса брак на данный момент фактически неосуществим, в случае если одна из семей не обеспечит молодоженам новую квартиру.

«Взгляни ко мне, — заявил как-то один мой друг, в то время, когда мы зашли в книжный магазин, и указал на полки с рекомендациями для юношества. – Во всех этих книгах говорится одно да и то же: к 27 годам вступайте в брак и обзаводитесь квартирой, остепенитесь, заведите детей. Эта ловушка, которую отечественные родители соорудили, дабы мы делали то, что они от нас желают».

Чэнь Чэньчэнь (Chen Chenchen), моя разумная сотрудник по газете, предпочитает обходиться без теорий заговора: «Мы легко все посильнее сближаемся с отечественными родителями. Нас связывает совместно недвижимость, и в следствии мы становимся консервативнее. Сперва мы пологали, что можем позволить себе иметь ценности.

Но позже мы осознали, что отечественные родители были правы, и металлическая чашка риса – это золотое правило. Я была против, в то время, когда мои родители желали, дабы я приобрела квартиру в Пекине в 2008 году [в 24 года], но в 2010 году я им уступила – и по сей день счастлива, что сделала это своевременно. Сейчас мы знаем, что деньги – это самое ответственное». 60-летний бывший таксист Лю Юньчэн (Liu Juncheng) также ощущает, что поколения сближаются: «Похоже, отечественные дети, как и мы, сперва верили в общество.

Но это общество выяснилось таким, что их взоры скоро изменились, и они сбились с прошлого пути».

Время от времени родительские ожидания, которые связаны с недвижимостью, дополнительно осложняют отношения. «У меня имеется подруга, моя ровесница, — говорит Ло Цзинцин, — родители которой внесли первый взнос за ее квартиру. Сейчас ее мама живет у нее с самого ноября и планирует пожить еще. В однокомнатной квартире».

С позиций своих родителей, приобретение квартиры для ребенка — это не просто капиталовложение, но и гарантия (по крайней мере, так думается самим родителям) того, что они смогут совершить старость в доме у сына либо дочери. Когда-то это было социальной нормой, чему содействовали большие семьи и большие домохозяйства, но на данный момент, в то время, когда старики все чаще остаются одни, денежная сообщение с недвижимостью детей дает им дополнительный рычаг.

Квартирный вопрос кроме этого – обязательный атрибут брачных игр, в особенности для тех, кто приближается к середине третьего десятка. В кругах среднего класса принято, что родители жениха снабжают новобрачных квартирой, в случае если у них ее нет. Как и многим квартиросъемщикам, мне неоднократно приходилось съезжать по причине того, что у моего арендодателя женился сын. «Мы именуем мальчиков “Китайским строительным банком”, по причине того, что для них необходимо строить квартиры, а девочек “Китайским торговым банком”, по причине того, что их возможно реализовать», — прокомментировал эту практику один мой друг по имени Минь.

СМИ довольно часто осуждают меркантильность молодежи, приводя как пример поведение Ма Но (Ma Nuo) — девушки, участвовавшей в 2010 году в брачном телешоу. В то время, когда безработный участник передачи задал вопрос ее, уедет ли она с ним на его «велике», она ответила: «Я лучше буду плакать в BMW, чем смеяться на велосипеде». Само собой разумеется, фотографии увешанных побрякушками торжествующих охотниц за деньгами на сайтах знакомств и в блогах, вправду, создают малоприятное чувство.

Но требования, каковые родители формулируют, обращаясь в брачное агентство, либо показывают на плакатах, с которыми позже гуляют по выходным по паркам в отыскивании подходящей пары для собственных холостых отпрысков, столь же концентрируются на деньгах, квартирах и машинах.

Личная жизнь одной моей привычной, которая в большинстве случаев представляется британским именем Салли, наглядно демонстрирует коммерческую и классовую сторону современного брачного рынка. Как это часто бывает в Китае, ее история напоминает сюжет назидательного марксистского рассказа 1930-х годов – за вычетом радостного финиша, в котором высвобожденная дама вступает в Компартию. В университете Салли виделась с юношей из деревни.

Он был студенческим активистом и – что очень необычно – честно верил в коммунистические совершенства. «Он был таким честным, — безрадосно сказала мне она, — что не брал себе кроме того карандаши из помещения студсовет».

Но он не соответствовал ни стандартам Салли, ни стандартам ее своих родителей. Ей был нужен юный человек, что имел возможность бы дарить ей сумочки и телефоны, а родители желали, дабы она отыскала кого-нибудь из семьи, владеющей деньгами либо связями – юноши с гарантированной карьерой по окончании университета. Исходя из этого скоро она кинула собственного поклонника и – благодаря новому носу, что оплатила ей мать, — сумела поймать богатого однокурсника.

Но через несколько лет она поняла, что роли поменялись. По окончании знакомства с родителями любимого она определила печальную новость. «Я не могу на тебе жениться, — открыто сообщил он. – Мои родители желают, дабы я женился на девушке из одного с нами класса». Но, заверил он ее, он будет рад, если они останутся любовниками, а его отец-мультимиллионер готов выделить средства на ее содержание.

С чисто экономической точки зрения, такая сделка смотрелась разумно. Но кроме комфорта и безопасности Салли желала хотя бы иллюзию романтики, а не чисто коммерческую договоренность. Исходя из этого она с ним порвала и начала новые поиски. «Но честно скажу, — холодно увидела она, — мама меня поставила в известность: “Не думай, что отыщешь еще одного для того чтобы парня, ты так как больше не девственница”.

Я реализовала себя

Случайная запись:

Ленин: взгляд китайской молодежи


Статьи по теме:

Китайская грамота или чем мальчик лучше девочки

Мы судим о цивилизованности общества по отношению к дамам, детям, инвалидам и старикам. Китай — локомотив глобальной экономики, фаворит по численности…

  • Я сочиняю эссе китайским студентам для поступления в престижные университеты лиги плюща

    Здравствуй, Китай, вам очень рады. В то время, когда вы думаете о будущих мультимиллионерах, гигантах инновационных разработок и многообещающих…

  • Андрей кураев: россия обречена стать сателлитом китайской политики

    О.БЫЧКОВА: добрый день и Добрый вечер, это программа «Особенное вывод». Меня кличут Ольга Бычкова, с «особенным мнением у нас папа Андрей Кураев. И…