«Культурная революция» с неблизкого расстояния
45 лет назад, в январе-марте 1968 года, основной издание советских «шестидесятников» «Новый мир» под редакцией Александра Твардовского опубликовал документальную повесть Алексея на данный момент «»Культурная революция» с близкого расстояния» (позднее она вышла и отдельной книгой). Это была, пожалуй, самая яркая публикация во всей советской печати о китайской «культурной революции».
Тут нужно пояснить для тех, кто не застал эту эру (т. н. «застой»), что в те годы один из явных политических водоразделов в обществе проходил по отношению к Китаю. Фаворит кремлёвской оппозиции 60-х годов — «металлический Шурик», Александр Шелепин — упорно предлагал вернуть дружбу с Китаем, что именно переживал самый разгар «культурной революции». Для этого, например, требовалось «вернуть хорошее имя» Сталину. Эта мысль и стала знаменем Шелепина в глазах общества.
Вторая кремлёвская фракция — его сторонники и Брежнев — относилась к восстановлению дружбы с Пекином значительно холоднее. Кое-какие шаги к реабилитации Сталина они предпринимали (поставили ему надгробный монумент на Красной площади, вернули хороший образ Сталина в фильмы, в книги) — но это были скорее полумеры, — и значительно меньше того, что требовалось бы для восстановления дружбы с КНР.
Такой же водораздел проходил и в открытой советской печати. Считавшиеся либеральными издания — издания «Новый» мир «и юность», «Литературная газета» — особенно ожесточённо осуждали маоизм и «культурную революцию». «Литгазета» кроме того помещала карикатуры лично на Мао (на одной из них, к примеру, во второй половине 60-ых годов двадцатого века, люди в полной темноте со свечками молились на его портрет: «Да здравствует самое броское, самое красное солнце!!!»). Ну, а обычные заголовки про Китай в той же «Литературке» смотрелись так: «Люди модели Мао», «Что скрывают маоисты», «Путь Мао к власти» (серия разоблачительных полосных статей) либо кроме того «В Китае попирают права человека» (перепечатка из «Вашингтон пост»)… Осуждая Мао, либералы эры «застоя», наподобие Фёдора Бурлацкого, осуждали Сталина — это было разумеется для тогдашних читателей, привыкших просматривать между строчков.
Очевидно, и «Новый мир» не отставал в данной критике. Но на неспециализированном фоне публикация Алексея Желоховцева (с подзаголовком «Записки очевидца») смотрелась особенно живой и подробной. Само собой, Желоховцев не жалел тёмных красок для изображения событий «культурной революции». Но, как и всякое масштабное полотно, его повествование вместило через чур много незапланированных подробностей.
И оттого стало отнюдь не столь однозначным.
К примеру, в нём упорно повторялась подробность о том, как бедно одеты и не имеет значение питаются юные люди, начавшие «культурную революцию»: «Это были студенты младших направлений в заплатанной белёсо-синей одежде, выцветшей от стирок и солнца». «Я почему-то обратил внимание на их поразительно дистрофичные руки». «На протяжении строения бегал юный человек лет двадцати в поразительно застиранной и заплатанной одежде, с маленькими, не по росту рукавами». «Парни держались прилично, а их измождённый вид и потрёпанная одежда вызывали кроме того сочувствие. Да, ели они не досыта — я знал, как питаются китайские студенты: чашка риса, пампушка, чай». «С обочины тротуара рассматриваю идущих.
Все они весьма молоды. Латаная, заношенная одежда. Шарканье ног об асфальт — многие босы (!), на вторых видавшие виды кеды». И на этом фоне: «Я осознал, как прекрасно по китайским стандартам наряжаются должностные лица.
Их скромная одежда неизменно новая, они высвобождены от распределения тканей по талонам и исходя из этого выглядят куда лучше «человека улицы»».
А вот характерная сценка периода начала «культурной революции». Ещё нет появившегося позднее словечка «хунвейбины», как нет и словечка «каппутисты» («стоящие у власти и идущие по капиталистическому пути») — имеется легко обиженные, бунтующие студенты и пробующее осадить их руководство. И имеется стенная печать, в которую выплёскивается всё напряжение между ними.
А. Желоховцев: «Стенки была заполнена прошениями и жалобами обиженных местными властями, в них говорилось о злоупотреблениях, о пороках.
Тут же висел долгий прочего имущества и список мебели в доме парторга Чэна; поразмыслить лишь: у него, не считая супружеской двуспальной кровати, была ещё и софа для гостей! Студенты просматривали и возмущались. Сами они жили в узких комнатушках вчетвером и дремали на двухэтажных древесных нарах.
В центре… висело заключение «революционной группы расследования», которая поработала в столовой для кадровых работников и профессоров университета.
«начальство и Наши профессора из тёмной банды, — начиналось заключение, — ежедневно имели выбор из 100 блюд феодальной кухни, которую они лицемерно именовали «национальной»…». Потом перечислялось число свиных и говяжьих туш, съеденных в профессорской столовой за прошедший месяц и за прошедший год, — число большое, пара сотен, уток и тысячи кур, много литров масла, десятки тысяч яиц.
Истощённые, бледные лица студентов искажались бешенством. Переспрашивая друг друга, они лихорадочно записывали эти кричащие цифры. Масса людей гудела от возмущения.
На одном из страниц была изложена жалоба на «кровавое правонарушение». Обращение шла о суициде парня, приехавшего из деревни, которого с лёгким сердцем отчислили за неуспеваемость».
То ли сам создатель, то ли его редакторы пробовали всё-таки как-то смягчить, загладить остроту социального расслоения в Китае. К примеру, в книжном варианте очерков Желоховцева в перечне мебели парторга Чэна, не считая двуспальной софы и кровати, имелась ещё «кушетка» — в журнальном варианте она куда-то испарилась… Но дом Чэна, в издании именовавшийся по-буржуазному «дом», в книге превратился в более безобидный «коттедж».
Желоховцев раз за разом отмечал собственное уважение и симпатию к бедности участников «культурной революции». Но необычно, нетипично и парадоксально для советской печати было то, что она в данной ситуации внезапно открыто была на стороне богатых (по китайским меркам) против бедных. Случай практически неповторимый…
Заклеймить митингующих бедняков, в общем, было нетрудно — живописуя всевозможные эксцессы «культурной революции». Оправдать их соперников — самую малость тяжелее. Сам создатель мемуаров пробовал отыскать какие-то слова в оправдание достатка руководства в бедном Китае.
Вот его спор с одним из молодых участников «культурной революции». Тот с возмущением сказал о бывшем руководстве:
— По окончании победы революции они желали жить в довольстве, ни в чём себе не отказывая.
— А разве революция не чтобы людям жилось прекрасно? — хитро возражал Желоховцев.
— Революция совершается во имя революции! Революция вечна…
Но тут, само собой разумеется, создатель очевидно лукавил — целью революции уж точно не была зажиточная судьба для немногих привилегированных.
Как мы знаем, эхом событий в Китае стали студенческие баррикады в Париже мая 1968 года, да и общемировой молодёжный протест тех лет во многом вдохновлялся как раз идеями «культурной революции». Но в Советском Альянсе они не позвали практически никакого отклика, не считая негативного. статьи и Новые выступления Мао Цзэдуна в Москве в те годы бережно печатались том за томом в издательстве «Прогресс» — для узкой аудитории, управления, которое их, быть может, пристально изучало.
Но никакого отзвука в «широкой публике» они не получали.
В первой половине 70-ых годов XX века в СССР приезжал французский левый журналист Кароль — бывший политзэк и советский гражданин сталинских времен. Как раз по «китайскому вопросу» у него разгорелся показательный спор и любопытный с Евгенией Гинзбург, которая известна как создатель лагерных воспоминаний «Крутой маршрут», и как мать Василия Аксёнова.
«Кароль понравился ей равно как и нам, — вспоминали Лев Копелев и Раиса Орлова. — Они говорили вполдружелюбно, пока он расспрашивал, слушал. Но чуть он сочувственно отозвался о Че Геваре, о студенческих бунтах в Париже в мае 1968 года, она рассердилась:
— Да что вы такое рассказываете? Данный Гевара — обычный преступник, фанатик, а девчонки и ваши мальчишки от дурных лозунгов, от наркотиков. Молятся на этого Гевару, а ещё хуже — на Мао… Ваш Сартр — идиот либо подлец.
Да как возможно сказать о революции по окончании всего, что было? Все революции преступны. Распутны!
Безжалостны!
Её громко поддерживали ещё кое-какие участники беседы. Каролю еле удавалосьпрорываться.
— Разрешите, разрешите, я не могу осознать. Вы не верите вашим газетам, в то время, когда они пишут о Западе либо о вашей стране. Отчего же вы им верите, в то время, когда они лгут о Китае? А я в том месте был.
Два раза. И подолгу. Ездил по стране. Говорил и с Чжоу Эньлаем, и со студентами, и с рабочими. У них в том месте очень многое не хорошо, отвратительно.
Имеется и жестокость и фальшь. Но их совокупность совсем другая, чем ваша. Культурная революция была сперва как раз революцией.
Молодёжь восстала вследствие того что не желала мириться с бюрократией и не желала таких порядков, как у вас… Я хожу по улицам и вижу, как не похож мир министров и Кремля на мир улиц, магазинов, пивных и на данный ваш мир. Между ними пропасти. Но на данный момент я замечаю необычный парадокс — эти различные миры совпадают в одном: они очень консервативны.
Можно понять, из-за чего ваше правительство не желает самодеятельности весов. Но, оказывается, и вы отвергаете все революции, по причине того, что они аморальны. Что же, вы желаете их запрещать? Не допускать?
А вам нравятся землетрясения либо тайфуны? Они также распутны и безжалостны!
— Ах, неизбежность революции! Это сказка, придуманная Марксом. У нас в двадцатые годы троцкисты кричали о всемирный революции. А сейчас и вы о том же.
англичане и Шведы обошлись безо всяких революций. У них безработные живут лучше наших профессоров и наших рабочих.
— Вы забываете, что и в том месте были в своё время революции. Да и сейчас не все в том месте дали согласие бы с вами, что они живут как в раю. А неизбежность революции — совсем не сказка. Пример — май 1968 года, он застал нас неожиданно.
Это была настоящая стихийная революция. Коммунисты растерялись больше всех. Сейчас мы стараемся извлекать уроки. Мы должны быть готовы к неизбежным потрясениям, дабы не допустить такие разрушения, такие жертвы, которых возможно избежать, дабы революция не вырождалась в террор, в тоталитаризм… Осознайте же и вы — не считая ваших вчерашних бед сейчас имеется и другие ужасные беды. На земле миллиард голодающих. Каждый день от голода умирают много тысяч людей.
Во Вьетнаме, в Индонезии каждый день убивают людей. Убивают, и пытают, и мучают…»
Лев Копелев завершал собственный рассказ:
«Спор иссякал безнадёжно. Кароль ушёл чуть ли не в отчаянии.
На следующий сутки он сказал мне:
— Гинзбург превосходная дама. Я и раньше знал, что она красивая писательница. А день назад наслаждался её пылом, её юный страстностью. Она была похожа на отечественных студентов, на самых радикальных, тогда, в мае. Но она их проклинает, не желает осознавать. Это плохо, что лучшие ваши люди становятся такими уверенными реакционерами.
Это одно из самых ожесточённых последствий сталинизма.
А Евгения Семёновна, вспоминая о Кароле, сказала:
— Он, само собой разумеется, умён и очень многое знает. Но лишь мозги у него набекрень. Обычный троцкист. Я их встречала в юности. Один из таких кроме того заботился за мной. Неприятный был крикун.
Я их неизменно не обожала. И вот извольте — полвека спустя то же самое: «мировая революция!», «руководить стихиями»; они в том месте на Западе совсем обезумели.»
Не поразительно ли, что в пылу спора «антисталинистка» Гинзбург внезапно отыскала в памяти, как в 20-е годы, будучи в ВКП(б) и поддерживая сталинское большая часть, как раз таких «обычных троцкистов», как Кароль, она особенно не обожала!
И тяжело не дать согласие с конечным выводом Кароля: «Это плохо, что лучшие ваши люди становятся такими уверенными реакционерами».
Но, на данный момент, в то время, когда Российская Федерация находится уже на другом временном расстоянии и от китайской «культурной революции», и от «красного Парижского мая» 1968 года, это положение изменяется. В случае если реакционеров в обществе, и особенно среди интеллигенции, и полным-полно, то уже мало у кого повернётся язык назвать их «лучшими людьми». Прошлые 45 лет, в особенности опыт 1991-1993 годов и последующих вставания «и» пресловутых «реформ с колен», не прошли бесследно.
на данный момент в Российской Федерации уже нет того консервативного, антиреволюционного большинства, которому в первой половине 70-ых годов XX века так ужаснулся Кароль.
И это неимеетвозможности не радовать.
Майсурян Александр
Случайная запись:
- Дорогой «китайской мечты», от идей конфуция до технологий ххi века
- Мы не за сепаратизм, мы против москвы
Клим Жуков про рождение революции: рождение буржуазной революции
Статьи по теме:
-
Ли чжэнжун: культурная революция глазами очевидца
Университет Конфуция РГГУ при помощи «Русской планеты» проводит курс по политической истории Китая. С первой лекцией выступил доктор наук Столичного…
-
Ланг ланг – культурный меч китая
Сообщить по правде, до поры я не питал зависть к, по крайней мере со ужасной силой, удачам современного Китая. Ну, шьют одежду – но не Гуччи, автомобили…
-
Китай пытается повторить успехи США, каковые благодаря формированию добычи сланцевого газа смогли полностью удовлетворить потребности в этом горючем. Но…